Джек лондон - мексиканец. Джек лондон мексиканец Рассказ «Мексиканец» в контексте мировой литературы

В штаб-квартире Хунты парень появился недавно. Это был щуплый молодой человек лет восемнадцати. Членам Хунты он заявил, что имя его - Фелипе Ривера, и что он хочет трудится на благо революции. Поначалу никто из революционеров не верил парню, подозревая в нём одного из платных агентов Диаса. Даже поверив в его абсолютный патриотизм, в Хунте его не любили - к этому не располагала его мрачная внешность и не менее мрачный характер. В парне текла кровь мексиканцев и коренных индейцев. «Что-то ядовитое, змеиное таилось в его чёрных глазах. В них горел холодный огонь, громадная, сосредоточенная злоба».

Свою революционную деятельность Фелипе начал с уборки офиса Хунты. «Где он спал, они не знали; не знали также, когда и где он ел». Революция - дело не дешёвое, и Хунта постоянно нуждалась в деньгах. Однажды Фелипе заплатил шестьдесят золотых долларов за аренду помещений, в которых располагался революционный центр. С тех пор, время от времени парень выкладывал «золото и серебро на нужды Хунты». Товарищи понимали, что Ривера «прошёл через ад», но всё равно не могли его полюбить.

Вскоре Филлипе получил первое важное задание. «Хуан Альварадо, командир федеральных войск, оказался негодяем». Из-за него революционеры потеряли связь со старыми и новыми единомышленниками в Нижней Калифорнии. Фелипе восстановил связь, а Альварадо нашли в постели с ножом в груди. Теперь товарищи начали побаиваться Риверы. Очень часто парень приходил настолько избитым, что не мог исполнять свои обязанности.

Чем ближе была мексиканская революция, тем меньше денег оставалось у Хунты. Настал момент, когда всё было готово, но не было средств купить оружие. Ривера пообещал достать пять тысяч долларов и исчез. Он отправился к Робертсу, тренеру по боксу. Все деньги Фелипе добывал на ринге, где служил «боксёрской грушей» для более опытных спортсменов. За это время Ривера многому научился. Тренер считал, что парень рождён для бокса, но Фелипе интересовала только революция.

В тот день намечалась встреча двух известных боксёров, но один из соперников сломал руку. Ривере предложили его заменить и встретиться в матче со знаменитым Дэнни Уордом. За матч парню предложили от тысячи до тысячи шестисот долларов, но Фелипе это не устроило. Ему нужно было всё, и он предложил: победитель получает всё. Ривера был уверен, что побьёт Дэнни. Эта непоколебимая уверенность разозлила Уоррда, и он согласился.

На ринге Ривера появился незамеченным - все жждали чемпиона Дэнни. Почти никто не ставил на Риверу. Болельщики считали, что парень не продержится и пяти раундов. Фелипе не обращал внимания на публику. Он вспоминал своё детство, проведённое у белых стен гидростанции в Рио-Бланко, своего отца, «могучего, широкоплечего длинноусого человека». Тогда его звали не Фелипе, а Хуан Фернандес. Его отец тоже был революционером. Ривера вспоминал забастовку и расстрел участвовавших в ней рабочих. Расстреляли и родителей Фелипе.

Наконец на ринг вышел Дэнни. Сразу стал очевиден контраст между гладким, сытым и мускулистым Дэнни и его худосочным соперником. Публика не разглядела, что тело Ривера - крепкое и поджарое, а грудь - широкая и мощная.

Начался матч, и Дэнни обрушил на Фелипе град ударов. Все были уверены в победе Уорда и все поразились, когда Ривера послал чемпиона в нокаут. Но даже судья был на стороне Дэнни - он отсчитывал минуты так медленно, что чемпион успел придти в себя. Для Фелипе эти же минуты пробегали гораздо быстрее. Парень не был удивлён, ведь матч проводили «грязные гринго», которых он так ненавидел. Ему вспоминались «железнодорожные пути в пустыне; жандармы и американские полисмены; тюрьмы и полицейские застенки; бродяги у водокачек - вся его страшная и горькая одиссея после Рио-Бланко и забастовки». Он думал только об одном: революции нужно оружие.

В десятом раунде Ривера смог три раза уложить Дэнни своим коронным ударом. Упорство парня начало раздражать публику, ведь все ставили на чемпиона. Тренер и владелец зала начали уговаривать парня сдаться, и Фелипе понял, что его хотят надуть. С этого момента он не слушал ничьих советов. Дэнни был в бешенстве, он осыпал упрямца градом ударов. На семнадцатом раунде Фелипе притворился, что силы его кончились, и послал Дэнни в нокаут. Три раза поднимался чемпион, и три раза Ривера укладывал его на ринг. Наконец Дэнни «лёг» окончательно, и судье пришлось засчитать победу Риверы.

Никто не поздравлял Фелипе. Пылающим ненавистью взглядом он обвёл зал, ненавистные лица гринго, и подумал: «революция будет продолжаться».

Угрюмый, худой смуглый гринго, появившийся в начале повествования. Читателю он кажется эпизодическим персонажем. В одном из революционных штабов, где все цели – ради освобождения униженных и оскорбленных, царит атмосфера настороженности и подозрительности. Новый человек пришел сам, не требуя денег, берется за самую грязную работу. Автор нарочно усугубляет антипатию к 18-летнему парню, подчеркивая его «ядовитое, змеиное в черных глазах». Но то, что Фелипе Ривера – настоящий герой, раскроется не сразу.

Ретроспективно Джон Лондон открывает причины необычного поведения Риверы: смерть родителей от пуль жандармов, жажда мести и готовность идти на любые жертвы ради отмщения. «Это для революции!» – говорит парень, вычищая плевательницы. Такого героя полюбить трудно. Но автор к этому и не стремится.

Полюбят победителя. Обстоятельства способны перевернуть все с ног на голову. Любимчик публики чемпион-боксер Дэни Уорд должен быть битым на ринге юнцом и это произойдет, даже Ривера суждено стоять на ринге 17 раундов. Судья отсчитывает до девяти. Нужно успеть встать и драться. Так добывались деньги для революции.

Подоплека сюжета о боксере Ривере

Восстание 1910 года носило массовый характер. Волнения поддерживались патриотически настроенными латифундистами. Противостояние правительства и народных масс было вызвано, в первую очередь, усилением вмешательства американцев во внутренние дела Мексики (был заключен договор о создании базы ВМФ США в мексиканской бухте Магдалена). Затянувшееся правление 83-летнего диктатора Порфирио Дуарте препятствовало реформированию общества. Победу Дуарте на выборах в 1910 году сочли подтасовкой. Третьей причиной стал отток крестьян из деревень в результате неурожая 1910 года. Голод породил безработицу, бродяжничество, бандитизм.

Порфирио Дуарте эмигрировал из Мексики во Францию в июне 1910 года, к власти пришла оппозиция, возглавляемая Франсиско Мадерой. Долгий путь Либеральной партии Мексики, основанной в 1901 году (в 1906 г. переименованной в Либеральную Хунту), увенчался успехом.

Боксерский поединок, описанный в рассказе Джека Лондона, мог произойти после событий 10 июня 1910 г., когда таможенный пункт Сьюдад-Хуарес на мексиканско-американской границе был взят повстанцами. Открылся путь для поставок вооружения. Но торговцам оружия нужно было платить.

Бунты, перевороты и войны продолжались до 1920 года. Революция унесла жизни 2 млн. человек в 15-тимиллионной стране. В 1917 году, 5 февраля, была принята Конституция Мексики – самый прогрессивный свод законов во всем мире первой половины XX века. Действует поныне.

Политические взгляды Джека Лондона

Социалист Джек Лондон не мог не откликнуться в своем творчестве на события Мексиканской революции. Джон Гриффит Чейни (реальное имя писателя), принимавший участие в походе безработных на Вашингтон в 1894 году, выполняет поручения Социалистической партии Америки (с 1901 по 1914 г.г.).

Главный герой «Мексиканца» помогает революции, став безропотным мойщиком полов в редакции газеты. Точно так зарабатывал на хлеб сам Джек Лондон после 30-тидневной отсидки в тюрьме за участие в демонстрации. После выхода на свободу Гриффит Чейни, будучи на 4 года старше одноклассников, сидит на уроках в школе, развозит лед, служит в кегельбане, успевая учиться и кормить себя, мать и сестер. Написанное в повести о Фелипе Ривера «положил на конторку Мэй Сэтби тысячу двухцентовых марок» – картинка из биографии автора.

Лондон не участвовал в боксерских поединках, но работал так же самоотверженно, как герой «Мексиканца». Особенно, когда готовился к поступлению в Калифорнийский университет. Будущего студента школьники-одноклассники осмеивают за оборванный вид. В 96-ом Джек становится слушателем университета, много пишет. Свободного времени нет, оно уходит на копеечные приработки. Жажду быстрого обогащения обещает «золотая лихорадка». Бросив университет, Джек Лондон с товарищами тащат на себе снаряжение до истоков реки Юкон. Но земля участка оказалась пустой.

Писательский успех

Фортуна улыбнулась писателю после написания серии рассказов. Писательская деятельность обогатила не меньше, чем золотоносные рудники. Бывший трудяга превратился в олигарха, начал прислушиваться к голосам когда-то «вражеской стороны».

Джек Лондон в конце жизни (1916 г.) стал приверженцем центристских взглядов. Современники свидетельствовали даже о прорасистских высказываниях Лондона.

Рассказ «Мексиканец» в контексте мировой литературы

Рассказ «Мексиканец» Лондона вошел в сборник «Рожденная в ночи», изданном в 1913 году – двумя годами позже после написания, но все еще оставаясь актуальным. Революция из-за распрей между партиями то затихала, то разгоралась сильнее. Джек Лондон, служивший военным корреспондентом во время русско-японской войны, мог бы ярко рассказать о противостоянии сил с точным описанием театра военных действий. Но писатель сузил конфликт до кулачного боя. В результате революция стала предельно личным делом, физиологической потребностью, формой борьбы за выживание. Натуралистично описаны раны, кровь, боль и обмороки – все то, что автор не раз переживал сам.

Воспитанный на рафинированных произведениях для буржуа англичанина Киплинга, американец Лондон многое почерпнул из произведений своего кумира. Лондон впитал, по выражению критиков Бостона, «силу воображения и драматический накат Киплинга». С той разницей, что Лондону присуще особое «любование героизмом».

Джек Лондон

Мексиканец

Никто не знал его прошлого, а люди из Хунты и подавно. Он был их "маленькой загадкой", их "великим патриотом" и по-своему работал для грядущей мексиканской революции не менее рьяно, чем они. Признано это было не сразу, ибо в Хунте его не любили. В день, когда он впервые появился в их людном помещении, все заподозрили в нем шпиона - одного из платных агентов Диаса. Ведь сколько товарищей было рассеяно по гражданским и военным тюрьмам Соединенных Штатов! Некоторые из них были закованы в кандалы, но и закованными их переправляли через границу, выстраивали у стены и расстреливали.

На первый взгляд мальчик производил неблагоприятное впечатление. Это был действительно мальчик, лет восемнадцати, не больше, и не слишком рослый для своего возраста. Он объявил, что его зовут Фелипе Ривера и что он хочет работать для революции. Вот и все - ни слова больше, никаких дальнейших разъяснений. Он стоял и ждал. На губах его не было улыбки, в глазах - привета. Рослый, стремительный Паулино Вэра внутренне содрогнулся. Этот мальчик показался ему замкнутым, мрачным. Что-то ядовитое, змеиное таилось в его черных глазах. В них горел холодный огонь, громадная, сосредоточенная злоба. Мальчик перевел взор с революционеров на пишущую машинку, на которой деловито отстукивала маленькая миссис Сэтби. Его глаза на мгновение остановились на ней, она поймала этот взгляд и тоже почувствовала безымянное нечто, заставившее ее прервать свое занятие. Ей пришлось перечитать письмо, которое она напечатала, чтобы снова войти в ритм работы. Паулино Вэра вопросительно взглянул на Ареллано и Рамоса, которые, в свою очередь, вопросительно взглянули на него и затем друг на друга. Их лица выражали нерешительность и сомнение. Этот худенький мальчик был Неизвестностью, и Неизвестностью, полной угрозы. Он был непостижимой загадкой для всех этих революционеров, чья свирепая ненависть к Диасу и его тирании была в конце концов только чувством честных патриотов. Здесь крылось нечто другое, что-они не знали. Но Вэра, самый импульсивный и решительный из всех, прервал молчание.

Отлично, - холодно произнес он, - ты сказал, что хочешь работать для революции. Сними куртку. Повесь ее вон там. Пойдем, я покажу тебе, где ведро и тряпка. Видишь, пол у нас грязный. Ты начнешь с того, что хорошенько его вымоешь, и в других комнатах тоже. Плевательницы надо вычистить. Потом займешься окнами.

Это для революции? - спросил мальчик.

Да, для революции, - отвечал Паулино. Ривера с холодной подозрительностью посмотрел на них всех и стал снимать куртку.

Хорошо, - сказал он.

И ничего больше. День за днем он являлся на работу - подметал, скреб, чистил. Он выгребал золу из печей, приносил уголь и растопку, разводил огонь раньше, чем самый усердный из них усаживался за свою конторку.

Можно мне переночевать здесь? - спросил он однажды.

Ага! Вот они и обнаружились - когти Диаса. Ночевать в помещении Хунты-значит найти доступ к ее тайнам, к спискам имен, к адресам товарищей в Мексике. Просьбу отклонили, и Ривера никогда больше не возобновлял ее. Где он спал, они не знали; не знали также, когда и где он ел. Однажды Ареллано предложил ему несколько долларов. Ривера покачал головой в знак отказа. Когда Вэра вмешался и стал уговаривать его, он сказал:

Я работаю для революции.

Нужно много денег для того, чтобы в наше время поднять революцию, и Хунта постоянно находилась в стесненных обстоятельствах. Члены Хунты голодали, но не жалели сил для дела; самый долгий день был для них недостаточно долог, и все же временами казалось, что быть или не быть революции - вопрос нескольких долларов. Однажды, когда плата за помещение впервые не была внесена в течение двух месяцев и хозяин угрожал выселением, не кто иной, как Фелипе Ривера, поломойка в жалкой, дешевой, изношенной одежде, положил шестьдесят золотых долларов на конторку Мэй Сэтби. Это стало повторяться и впредь. Триста писем, отпечатанных на машинке (воззвания о помощи, призывы к рабочим организациям, возражения на газетные статьи, неправильно освещающие события, протесты против судебного произвола и преследований революционеров в Соединенных Штатах), лежали неотосланные, в ожидании марок. Исчезли часы Вэры, старомодные золотые часы с репетиром, принадлежавшие еще его отцу. Исчезло также и простенькое золотое колечко с руки Мэй Сэтби. Положение было отчаянное. Рамос и Арел-лано безнадежно теребили свои длинные усы. Письма должны быть отправлены, а почта не дает марок в кредит. Тогда Ривера надел шляпу и вышел. Вернувшись, он положил на конторку Мэй Сэтби тысячу двухцентовых марок.

Уж не проклятое ли это золото Диаса? - сказал Вэра товарищам. Они подняли брови и ничего не ответили. И Фелипе Ривера, мывший пол для революции, по мере надобности продолжал выкладывать золото и серебро на нужды Хунты.

И все же они не могли заставить себя полюбить его. Они не знали этого мальчика. Повадки у него были совсем иные, чем у них. Он не пускался в откровенности. Отклонял все попытки вызвать его на разговор, и у них не хватало смелости расспрашивать его.

Возможно, великий и одинокий дух... не знаю, не знаю! - Ареллано беспомощно развел руками.

В нем есть что-то нечеловеческое, - заметил Рамос.

В его душе все притупилось, - сказала Мэй Сэтби. - Свет и смех словно выжжены в ней. Он мертвец, и вместе с тем в нем чувствуешь какую-то страшную жизненную силу.

Ривера прошел через ад, - сказал Паулино. - Человек, не прошедший через ад, не может быть таким, а ведь он еще мальчик.

И все же они не могли его полюбить. Он никогда не разговаривал, никогда ни о чем не расспрашивал, не высказывал своих мнений. Он мог стоять не шевелясь - неодушевленный предмет, если не считать глаз, горевших холодным огнем, - покуда споры о революции становились все громче и горячее. Его глаза вонзались в лица говорящих, как раскаленные сверла, они смущали их и тревожили.

Он не шпион, - заявил Вэра, обращаясь к Мэй Сэтби. - Он патриот, помяните мое слово! Лучший патриот из всех нас! Я чувствую это сердцем и головой. И все же я его совсем не знаю.

У него дурной характер, - сказала Мэй Сэтби.

Да, - ответил Вэра и вздрогнул. - Он посмотрел на меня сегодня. Эти глаза не могут любить, они угрожают; они злые, как у тигра. Я знаю: измени я делу, он убьет меня. У него нет сердца. Он беспощаден, как сталь, жесток и холоден, как мороз. Он словно лунный свет в зимнюю ночь, когда человек замерзает на одинокой горной вершине. Я не боюсь Диаса со всеми его убийцами, но этого мальчика я боюсь. Я правду говорю, боюсь. Он - дыхание смерти.

Никто не знал его прошлого, а люди из Хунты и подавно. Он был их "маленькой загадкой", их "великим патриотом" и по-своему работал для грядущей мексиканской революции не менее рьяно, чем они. Признано это было не сразу, ибо в Хунте его не любили. В день, когда он впервые появился в их людном помещении, все заподозрили в нем шпиона - одного из платных агентов Диаса. Ведь сколько товарищей было рассеяно по гражданским и военным тюрьмам Соединенных Штатов! Некоторые из них были закованы в кандалы, но и закованными их переправляли через границу, выстраивали у стены и расстреливали.

На первый взгляд мальчик производил неблагоприятное впечатление. Это был действительно мальчик, лет восемнадцати, не больше, и не слишком рослый для своего возраста. Он объявил, что его зовут Фелипе Ривера и что он хочет работать для революции. Вот и все - ни слова больше, никаких дальнейших разъяснений. Он стоял и ждал. На губах его не было улыбки, в глазах - привета. Рослый, стремительный Паулино Вэра внутренне содрогнулся. Этот мальчик показался ему замкнутым, мрачным. Что-то ядовитое, змеиное таилось в его черных глазах. В них горел холодный огонь, громадная, сосредоточенная злоба. Мальчик перевел взор с революционеров на пишущую машинку, на которой деловито отстукивала маленькая миссис Сэтби. Его глаза на мгновение остановились на ней, она поймала этот взгляд и тоже почувствовала безымянное нечто, заставившее ее прервать свое занятие. Ей пришлось перечитать письмо, которое она напечатала, чтобы снова войти в ритм работы. Паулино Вэра вопросительно взглянул на Ареллано и Рамоса, которые, в свою очередь, вопросительно взглянули на него и затем друг на друга. Их лица выражали нерешительность и сомнение. Этот худенький мальчик был Неизвестностью, и Неизвестностью, полной угрозы. Он был непостижимой загадкой для всех этих революционеров, чья свирепая ненависть к Диасу и его тирании была в конце концов только чувством честных патриотов. Здесь крылось нечто другое, что-они не знали. Но Вэра, самый импульсивный и решительный из всех, прервал молчание.

Отлично, - холодно произнес он, - ты сказал, что хочешь работать для революции. Сними куртку. Повесь ее вон там. Пойдем, я покажу тебе, где ведро и тряпка. Видишь, пол у нас грязный. Ты начнешь с того, что хорошенько его вымоешь, и в других комнатах тоже. Плевательницы надо вычистить. Потом займешься окнами.

Это для революции? - спросил мальчик.

Да, для революции, - отвечал Паулино. Ривера с холодной подозрительностью посмотрел на них всех и стал снимать куртку.

Хорошо, - сказал он.

И ничего больше. День за днем он являлся на работу - подметал, скреб, чистил. Он выгребал золу из печей, приносил уголь и растопку, разводил огонь раньше, чем самый усердный из них усаживался за свою конторку.

Можно мне переночевать здесь? - спросил он однажды.

Ага! Вот они и обнаружились - когти Диаса. Ночевать в помещении Хунты-значит найти доступ к ее тайнам, к спискам имен, к адресам товарищей в Мексике. Просьбу отклонили, и Ривера никогда больше не возобновлял ее. Где он спал, они не знали; не знали также, когда и где он ел. Однажды Ареллано предложил ему несколько долларов. Ривера покачал головой в знак отказа. Когда Вэра вмешался и стал уговаривать его, он сказал:

Я работаю для революции.

Нужно много денег для того, чтобы в наше время поднять революцию, и Хунта постоянно находилась в стесненных обстоятельствах. Члены Хунты голодали, но не жалели сил для дела; самый долгий день был для них недостаточно долог, и все же временами казалось, что быть или не быть революции - вопрос нескольких долларов. Однажды, когда плата за помещение впервые не была внесена в течение двух месяцев и хозяин угрожал выселением, не кто иной, как Фелипе Ривера, поломойка в жалкой, дешевой, изношенной одежде, положил шестьдесят золотых долларов на конторку Мэй Сэтби. Это стало повторяться и впредь. Триста писем, отпечатанных на машинке (воззвания о помощи, призывы к рабочим организациям, возражения на газетные статьи, неправильно освещающие события, протесты против судебного произвола и преследований революционеров в Соединенных Штатах), лежали неотосланные, в ожидании марок. Исчезли часы Вэры, старомодные золотые часы с репетиром, принадлежавшие еще его отцу. Исчезло также и простенькое золотое колечко с руки Мэй Сэтби. Положение было отчаянное. Рамос и Арел-лано безнадежно теребили свои длинные усы. Письма должны быть отправлены, а почта не дает марок в кредит. Тогда Ривера надел шляпу и вышел. Вернувшись, он положил на конторку Мэй Сэтби тысячу двухцентовых марок.

Уж не проклятое ли это золото Диаса? - сказал Вэра товарищам. Они подняли брови и ничего не ответили. И Фелипе Ривера, мывший пол для революции, по мере надобности продолжал выкладывать золото и серебро на нужды Хунты.

И все же они не могли заставить себя полюбить его. Они не знали этого мальчика. Повадки у него были совсем иные, чем у них. Он не пускался в откровенности. Отклонял все попытки вызвать его на разговор, и у них не хватало смелости расспрашивать его.

Возможно, великий и одинокий дух... не знаю, не знаю! - Ареллано беспомощно развел руками.

В нем есть что-то нечеловеческое, - заметил Рамос.

В его душе все притупилось, - сказала Мэй Сэтби. - Свет и смех словно выжжены в ней. Он мертвец, и вместе с тем в нем чувствуешь какую-то страшную жизненную силу.

Ривера прошел через ад, - сказал Паулино. - Человек, не прошедший через ад, не может быть таким, а ведь он еще мальчик.

И все же они не могли его полюбить. Он никогда не разговаривал, никогда ни о чем не расспрашивал, не высказывал своих мнений. Он мог стоять не шевелясь - неодушевленный предмет, если не считать глаз, горевших холодным огнем, - покуда споры о революции становились все громче и горячее. Его глаза вонзались в лица говорящих, как раскаленные сверла, они смущали их и тревожили.

Он не шпион, - заявил Вэра, обращаясь к Мэй Сэтби. - Он патриот, помяните мое слово! Лучший патриот из всех нас! Я чувствую это сердцем и головой. И все же я его совсем не знаю.

У него дурной характер, - сказала Мэй Сэтби.

Да, - ответил Вэра и вздрогнул. - Он посмотрел на меня сегодня. Эти глаза не могут любить, они угрожают; они злые, как у тигра. Я знаю: измени я делу, он убьет меня. У него нет сердца. Он беспощаден, как сталь, жесток и холоден, как мороз. Он словно лунный свет в зимнюю ночь, когда человек замерзает на одинокой горной вершине. Я не боюсь Диаса со всеми его убийцами, но этого мальчика я боюсь. Я правду говорю, боюсь. Он - дыхание смерти.

И, однако, Вэра, а никто другой, убедил товарищей дать ответственное поручение Ривере. Связь между Лос-Анджелесом и Нижней Калифорнией была прервана. Трое товарищей сами вырыли себе могилы и на краю их были расстреляны. Двое других в ЛосАнджелесе стали узниками Соединенных Штатов. Хуан Альварадо, командир федеральных войск, оказался негодяем. Он сумел разрушить все их планы. Они потеряли связь как с давнишними революционерами в Нижней Калифорнии, так и с новичками.

Молодой Ривера получил надлежащие инструкции и отбыл на юг. Когда он вернулся, связь была восстановлена, а Хуан Альварадо был мертв: его нашли в постели, с ножом, по рукоятку ушедшим в грудь. Это превышало полномочия Риверы, но в Хунте имелись точные сведения о всех его передвижениях. Его ни о чем не стали расспрашивать. Он ничего не рассказывал. Товарищи переглянулись между собой и все поняли.

Я говорил вам, - сказал Вэра. - Больше чем кого-либо, Диасу приходится опасаться этого юноши. Он неумолим. Он карающая десница.

Дурной характер Риверы, заподозренный Мэй Сэтби и затем признанный всеми, подтверждался наглядными, чисто физическими доказательствами. Теперь Ривера нередко приходил с рассеченной губой, распухшим ухом, с синяком на скуле. Ясно было, что он ввязывается в драки там - во внешнем мире, где он ест и спит, зарабатывает деньги и бродит по путям, им неведомым. Со временем Ривера научился набирать маленький революционный листок, который Хунта выпускала еженедельно. Случалось, однако, что он бывал не в состоянии набирать: то большие пальцы у него были повреждены и плохо двигались, то суставы были разбиты в кровь, то одна рука беспомощно болталась вдоль тела и лицо искажала мучительная боль.

Бродяга, - говорил Ареллано.

Завсегдатай злачных мест, - говорил Рамос,

Но откуда у него деньги? - спрашивал Вэра.- Сегодня я узнал, что он платил счет за бумагу - сто сорок долларов.

Это результат его отлучек, - заметила Мэй Сэтби. - Он никогда не рассказывает о них.

Надо его выследить, - предложил Рамос.

Не хотел бы я быть тем, кто за ним шпионит, - сказал Вэра.- Думаю, что вы больше никогда не увидели бы меня, разве только на моих похоронах. Он предан какой-то неистовой страсти. Между собой и этой страстью он не позволит стать даже богу.

Перед ним я кажусь себе ребенком, - признался Рамос.

Я чувствую в нем первобытную силу. Это дикий волк, гремучая змея, приготовившаяся к нападению, ядовитая сколопендра! - сказал Ареллано.

Он сама революция, ее дух, ее пламя, - подхватил Вэра, - он воплощение беспощадной, неслышно разящей мести. Он ангел смерти, неусыпно бодрствующий в ночной тиши.

Я готова плакать, когда думаю о нем, - сказала Мэй Сэтби. - У него нет друзей. Он всех ненавидит. Нас он терпит лишь потому, что мы - путь к осуществлению его желаний. Он одинок, слишком одинок... - Голос ее прервался сдавленным всхлипыванием, и глаза затуманились.

Времяпрепровождение Риверы и вправду было таинственно. Случалось, что его не видели в течение недели. Однажды он отсутствовал месяц. Это неизменно кончалось тем, что он возвращался и, не пускаясь ни в какие объяснения, клал золотые монеты на конторку Мэй Сэтби. Потом опять отдавал Хунте все свое время - дни, недели. И снова, через неопределенные промежутки, исчезал на весь день, заходя в помещение Хунты только рано утром и поздно вечером. Однажды Ареллано застал его в полночь за набором; пальцы у него были распухшие, рассеченная губа еще кровоточила.

  • Страницы:

Джек Лондон

Мексиканец

Никто не знал его прошлого, а люди из Хунты и подавно. Он был их "маленькой загадкой", их "великим патриотом" и по-своему работал для грядущей мексиканской революции не менее рьяно, чем они. Признано это было не сразу, ибо в Хунте его не любили. В день, когда он впервые появился в их людном помещении, все заподозрили в нем шпиона - одного из платных агентов Диаса. Ведь сколько товарищей было рассеяно по гражданским и военным тюрьмам Соединенных Штатов! Некоторые из них были закованы в кандалы, но и закованными их переправляли через границу, выстраивали у стены и расстреливали.

На первый взгляд мальчик производил неблагоприятное впечатление. Это был действительно мальчик, лет восемнадцати, не больше, и не слишком рослый для своего возраста. Он объявил, что его зовут Фелипе Ривера и что он хочет работать для революции. Вот и все - ни слова больше, никаких дальнейших разъяснений. Он стоял и ждал. На губах его не было улыбки, в глазах - привета. Рослый, стремительный Паулино Вэра внутренне содрогнулся. Этот мальчик показался ему замкнутым, мрачным. Что-то ядовитое, змеиное таилось в его черных глазах. В них горел холодный огонь, громадная, сосредоточенная злоба. Мальчик перевел взор с революционеров на пишущую машинку, на которой деловито отстукивала маленькая миссис Сэтби. Его глаза на мгновение остановились на ней, она поймала этот взгляд и тоже почувствовала безымянное нечто, заставившее ее прервать свое занятие. Ей пришлось перечитать письмо, которое она напечатала, чтобы снова войти в ритм работы. Паулино Вэра вопросительно взглянул на Ареллано и Рамоса, которые, в свою очередь, вопросительно взглянули на него и затем друг на друга. Их лица выражали нерешительность и сомнение. Этот худенький мальчик был Неизвестностью, и Неизвестностью, полной угрозы. Он был непостижимой загадкой для всех этих революционеров, чья свирепая ненависть к Диасу и его тирании была в конце концов только чувством честных патриотов. Здесь крылось нечто другое, что-они не знали. Но Вэра, самый импульсивный и решительный из всех, прервал молчание.

Отлично, - холодно произнес он, - ты сказал, что хочешь работать для революции. Сними куртку. Повесь ее вон там. Пойдем, я покажу тебе, где ведро и тряпка. Видишь, пол у нас грязный. Ты начнешь с того, что хорошенько его вымоешь, и в других комнатах тоже. Плевательницы надо вычистить. Потом займешься окнами.

Это для революции? - спросил мальчик.

Да, для революции, - отвечал Паулино. Ривера с холодной подозрительностью посмотрел на них всех и стал снимать куртку.

Хорошо, - сказал он.

И ничего больше. День за днем он являлся на работу - подметал, скреб, чистил. Он выгребал золу из печей, приносил уголь и растопку, разводил огонь раньше, чем самый усердный из них усаживался за свою конторку.

Можно мне переночевать здесь? - спросил он однажды.

Ага! Вот они и обнаружились - когти Диаса. Ночевать в помещении Хунты-значит найти доступ к ее тайнам, к спискам имен, к адресам товарищей в Мексике. Просьбу отклонили, и Ривера никогда больше не возобновлял ее. Где он спал, они не знали; не знали также, когда и где он ел. Однажды Ареллано предложил ему несколько долларов. Ривера покачал головой в знак отказа. Когда Вэра вмешался и стал уговаривать его, он сказал:

Я работаю для революции.

Нужно много денег для того, чтобы в наше время поднять революцию, и Хунта постоянно находилась в стесненных обстоятельствах. Члены Хунты голодали, но не жалели сил для дела; самый долгий день был для них недостаточно долог, и все же временами казалось, что быть или не быть революции - вопрос нескольких долларов. Однажды, когда плата за помещение впервые не была внесена в течение двух месяцев и хозяин угрожал выселением, не кто иной, как Фелипе Ривера, поломойка в жалкой, дешевой, изношенной одежде, положил шестьдесят золотых долларов на конторку Мэй Сэтби. Это стало повторяться и впредь. Триста писем, отпечатанных на машинке (воззвания о помощи, призывы к рабочим организациям, возражения на газетные статьи, неправильно освещающие события, протесты против судебного произвола и преследований революционеров в Соединенных Штатах), лежали неотосланные, в ожидании марок. Исчезли часы Вэры, старомодные золотые часы с репетиром, принадлежавшие еще его отцу. Исчезло также и простенькое золотое колечко с руки Мэй Сэтби. Положение было отчаянное. Рамос и Арел-лано безнадежно теребили свои длинные усы. Письма должны быть отправлены, а почта не дает марок в кредит. Тогда Ривера надел шляпу и вышел. Вернувшись, он положил на конторку Мэй Сэтби тысячу двухцентовых марок.

Уж не проклятое ли это золото Диаса? - сказал Вэра товарищам. Они подняли брови и ничего не ответили. И Фелипе Ривера, мывший пол для революции, по мере надобности продолжал выкладывать золото и серебро на нужды Хунты.

И все же они не могли заставить себя полюбить его. Они не знали этого мальчика. Повадки у него были совсем иные, чем у них. Он не пускался в откровенности. Отклонял все попытки вызвать его на разговор, и у них не хватало смелости расспрашивать его.

Возможно, великий и одинокий дух... не знаю, не знаю! - Ареллано беспомощно развел руками.

В нем есть что-то нечеловеческое, - заметил Рамос.

В его душе все притупилось, - сказала Мэй Сэтби. - Свет и смех словно выжжены в ней. Он мертвец, и вместе с тем в нем чувствуешь какую-то страшную жизненную силу.

Ривера прошел через ад, - сказал Паулино. - Человек, не прошедший через ад, не может быть таким, а ведь он еще мальчик.

И все же они не могли его полюбить. Он никогда не разговаривал, никогда ни о чем не расспрашивал, не высказывал своих мнений. Он мог стоять не шевелясь - неодушевленный предмет, если не считать глаз, горевших холодным огнем, - покуда споры о революции становились все громче и горячее. Его глаза вонзались в лица говорящих, как раскаленные сверла, они смущали их и тревожили.

Он не шпион, - заявил Вэра, обращаясь к Мэй Сэтби. - Он патриот, помяните мое слово! Лучший патриот из всех нас! Я чувствую это сердцем и головой. И все же я его совсем не знаю.

У него дурной характер, - сказала Мэй Сэтби.

Да, - ответил Вэра и вздрогнул. - Он посмотрел на меня сегодня. Эти глаза не могут любить, они угрожают; они злые, как у тигра. Я знаю: измени я делу, он убьет меня. У него нет сердца. Он беспощаден, как сталь, жесток и холоден, как мороз. Он словно лунный свет в зимнюю ночь, когда человек замерзает на одинокой горной вершине. Я не боюсь Диаса со всеми его убийцами, но этого мальчика я боюсь. Я правду говорю, боюсь. Он - дыхание смерти.

И, однако, Вэра, а никто другой, убедил товарищей дать ответственное поручение Ривере. Связь между Лос-Анджелесом и Нижней Калифорнией была прервана. Трое товарищей сами вырыли себе могилы и на краю их были расстреляны. Двое других в ЛосАнджелесе стали узниками Соединенных Штатов. Хуан Альварадо, командир федеральных войск, оказался негодяем. Он сумел разрушить все их планы. Они потеряли связь как с давнишними революционерами в Нижней Калифорнии, так и с новичками.

Молодой Ривера получил надлежащие инструкции и отбыл на юг. Когда он вернулся, связь была восстановлена, а Хуан Альварадо был мертв: его нашли в постели, с ножом, по рукоятку ушедшим в грудь. Это превышало полномочия Риверы, но в Хунте имелись точные сведения о всех его передвижениях. Его ни о чем не стали расспрашивать. Он ничего не рассказывал. Товарищи переглянулись между собой и все поняли.



Просмотров